В его (людьми забытом) кабинете,
Среди газет, напитков и углов,
Она была единственной на свете
«Не местной», что ли… Чашки со столов
Не убирала… Гладила котейку,
Храня с улыбкой временный покой…
Подчеркнутую давеча статейку,
Читала вновь… С последнею строкой,
Взмывала ближе к люстре, к паутине,
Пугала, чуть касаясь, паучка…
Не отвлекаясь пылью на картине,
Ждала… Ждала… С блокнотиком, в очках,
Он заходил. Она не призывала
Любить её, порядок, огород;
Застёгиваться «напрочь» в день морозный,
А в душный день – совсем наоборот…
Лишь, рядом сидя, изредка кивала,
Бросала взгляды, словно пух в костёр
И, кажется, негромко напевала,
Но он её не слышал до сих пор.
Он приходил сюда, судьбой взъерошен,
Бранился, принимал полста на грудь…
Порой, кричал о прошлом, нехорошем,
И плакал иногда, совсем чуть-чуть…
Она кружила, славно, в ритмах вальса…
Он забывался и, тогда, – творил,
Судьбе грозил, постукивая пальцем
О столик. И срывался… до двери.
И уставал, под утро засыпая.
А просыпаясь, думал: Кто она,
Безумно невесомая такая,
И… близкая такая, и… одна?!
17.05.2012
Просмотров 
